В октябре мы провели во Франции несколько дней и блестяще выполнили туристическую программу — сходили к Эйфелевой башне, купили багетов, посмотрели на Ла-Манш и скалы Этреты, покатались на поездах, автобусах, фуникулёре, навестили знакомых. И выпили вина, куда без него!

В день нашего прилёта в Париже проходил марафон. Сначала показалось, что город непривычно тих и безлюден, но когда мы подошли к набережной Сены, то увидели десятки, сотни, тысячи бегунов. Те, кто не участвовал в официальном забеге, бежали рядом, и в разных направлениях. Мимо нас пробегали люди разных возрастов и национальностей, высокие и низкие, худые и не очень. И все в модных обтягивающих лосинах. Зрители держали в руках чьи-то портреты, кричали allé и хлопали в ладоши. Казалось, мы единственные пешеходы в то утро в Париже.

После приветственного круга вокруг башни пошли к вокзалу, засматриваясь на людей, насколько позволяют социальные нормы. Можно часами разглядывать следы хорошего вкуса в небрежно повязанных шарфах и сочетании трех-четырех цветов в одежде.

До Гавра ехали на двухэтажном поезде в компании багетов и шумных детей.

Если спросят, что самое главное и самое удивительное в Гавре — то это, безусловно, бетон. После войны город был фактически перестроен до неузнаваемости. За несколько лет под руководством Огюста Перре вырос новый центр - из блоков и бетона. Именно дома его проекта послужили одним из прототипов советских хрущевок и других "коробок". Даже гигантский храм Святого Иосифа, который видно отовсюду - и тот из бетона.

А ещё Гавр был родным городом Моне. Став парижанином, он не раз возвращался сюда и в разное время написал дюжину пейзажей.

Порт - одна из главных тем гаврской серии, он изображён «на рассвете, днем, в сумерках и в темноте с разных точек зрения, одни с самой воды, а другие из гостиничного номера».

Многое изменилось, но порт так и волнует людей своей морской, хорошо проветренной душой, сейчас даже больше привычного.

Прохожие здесь самые разные: многодетные отцы с колясками и собаками, уставшие путешественники с чемоданами на колёсиках, туристы вроде нас. Все приходят посмотреть на закат: он тает в море, как мороженое в кофе.

По Ла-Маншу беспрерывно ходят паромы - прогулочные и грузовые, лавируют между яхтами, катерами и дюжиной других пароходов. Чайки кричат, жизнь кипит; как пена, бьющаяся о прибрежные скалы.

Пока шли к хосту с airbnb, который на все мои сообщения упорно отвечал по-французски, поняли, что перепутали адрес: вместо 47 дома нужен был 147.

Гавр - весьма «перепадчивый» город. Это счастье всем инстаграмерам романтикам и беда уставшим путникам — ландшафт весьма холмист и горист. Пришлось бежать по бесконечным ступенькам, запыхавшись повторяя про себя экскюзе муа.

Квартира оказалась типично французской: c бумажными стенами и узкой лесенкой, ведущей в миниатюрную студию. Зато вид был замечательный: с одной стороны на город, с другой - на маленькую уютную pâtisserie.

Наверное, каждый француз может посоревноваться с инженерами орбитальной станции. На крохотных кухнях площадью в несколько метров они умудряются уместить мойку, плиту и газовую колонку, а прихожая обязательно вся состоит из шкафов и книжных полок. Помню, в прошлый раз заметили в ящике упаковку собачьего корма и подумали: Боже, у неё тут еще и собака живет! Наверняка где-то для нее предусмотрена специальная полка.

Выйдя прогуляться с облегчением выдохнули: по-соседству есть фуникулёр! Даже часы перестали сигналить ВПЕРЁД, соглашаясь, что для сегодняшнего дня активности достаточно.

Билеты можно было купить только внизу, но это уже победа: на вокзале мы так и не разобрались, как заплатить за автобус и до набережной доехали зайцами.

Дело в том, что у водителя его не купить, только по смс, и отправить её нужно с французской сим-карты. Автоматов нигде нет, как и приложения, в котором можно привязать карточку.

Однако критиковать и занудствовать у нас не получилось, когда мы узнали какая классная на самом деле здесь транспортная система. Компания Lia борется за звание самого эклогичного общественного транспорта во Франции и разрабатывают меры, поощряющие отказ от ежедневного использования автомобилей. Например, дневной билет на все виды транспорта стоит около 4 евро, велосипед и вовсе можно взять бесплатно. А при составлении маршрута показывают твой углеродный след (и насколько он меньше по сравнению с использованием личного автомобиля). Остаётся только хвалить и радоваться!

День казался бесконечно длинным. Вечером решили вернуться домой, приготовить вкусное и просто смотреть на ночной город, гадая, откуда у соседей столько энергии на уборку?

Зашли в супермаркет, случайный, и будто попали в другой мир, такая глючная экзотика и тишина, скопление вещей: желе из бобов эдаме, солёные банановые чипсы, специи в мешочках без опознавательных знаков, да кокосовое масло в двадцатилитровых бидонах.

Меня зомбирует отдел фруктов и овощей, большую часть из них я не знаю и не представляю как готовить. Но мы берём самое скучное и понятное: макароны и тосты для завтрашних бутербродов.

На следующее утро встаём рано и едем Этрету. Ещё темно-темно, и мы едем в автобусе, убаюканные теплом и тишиной.

Снаружи туман — холодный, бледный, непередаваемо мягкий. Мы его потом часто встречали, он что-то делал с городом, а потом сворачивал свои загадочные работы и растворялся.

Этрета, наверное, самый популярный город региона. В относительно свежем справочнике Lonely Planet автор аттестует ее как «лучшее направление с красивыми пейзажами и традиционными достопримечательностями», а геотег в инстаграме — любимым местом fine art фотографов.

Летом здесь жалуются на толпы, но осенью и зимой не видно никого, кроме одиночных туристов, городок превращается в спокойное и сонное место, каким он и был всегда.

Береговая линия Этреты щетинится отвесными скалами, точно средневековый донжон — острыми кольями. Одна из них называется La falaise d'Aval, хотя местные жители и туристы знают ее как "Слон, опустивший хобот в море". Такое сравнение когда-то дал скале писатель Ги де Мопассан. Своей красотой она вдохновляла многих художников, Моне посвятил ей десятки своих картин. В ней можно найти пещеру Trou a l'Homme. В 1792 году здесь потерпел крушение корабль, в живых остался только один моряк. Его нашли у подножия этой скалы, в пещере. С тех пор она называется "Убежище человека". Хотели пройти к ней попозже, но пока гуляли по утёсам, начался прилив и почти весь пляж ушёл под воду.

Другая, не менее знаменитая скала, называется L'Aiguille Creuse («Полая Игла»), в которой, по легенде, спрятаны драгоценности французских королей.

Даже по меркам страны, чьи границы практически на три четверти состоят из береговой линии, рельеф у Этреты сложный: здесь море годами вытачивало гигантские арки из мягких алебастровых скал, а дождевая вода, просачиваясь в мел, постепенно разрушала его, формируя многочисленные причудливые осыпи.

На вершине восточного утеса расположена крохотная часовня, за ней - музей и памятник в виде птичьей косточки-вилочки, установленный в честь двух французских авиаторов. В 1927 году они предприняли первую попытку пересечь Северную Атлантику, и пропали без вести недалеко от побережья.

Может быть виной тому были сильные ветра? Андрей с восторгом рассказывал, что пару лет назад разыгравшийся шторм унес в море не одну крышу бедных нормандцев, а скорость ветра в этих краях достигала до 175 километров в час!

Потом решили поехать в городок Октевиль-сюр-Мер, на побережье которого нашли остатки затонувших караблей и часть артиллерийских укреплений периода Второй мировой войны.

Это уже почти деревня: фахверковые «пряничные» домики, собаки лают, в воздухе душно и влажно от большой воды. Ни одного магазина, зато автомат с багетами - обязателен.

Помню, как родители смотрели «Рядового Райана». Было лето и фильм так резко контрастировал с действительностью: снаружи солнце, цветы и крыжовник, а на тёмном экране мрачный и пронизывающий мир. Сейчас вот на утёсах тоже беспечно пасутся козочки, не подозревая, что здесь было всего полвека назад.

Кроме козочек компанию составляет туристический вертолёт. Шагали по пыльной просёлочной дороге и думали, сколько может стоить такая экскурсия?

Сквозь заросшие луга и кусты проступали очертания бункеров, похожих на гигантских спящих титанов. Безмолвные свидетели парапланеристов, полюбивших этот берег для полётов.

На берегу старых зданий, ранее принадлежавших НАТО, стоят, свалившись набок, мертвые корабли. Издалека кажется, что из ржавых железок, окаменевших цепей, гирек и прочего там сделана довольно реалистичная декорация для сьёмок кино - военного или исторического.

Но убедиться, что они настоящие, позволено только с согласия моря. Мы вот не успели: прилив. Под сердитыми волнами можно было различить следы нескольких барж: обломки палубы, щербатый бок корпуса, силуэт чайки, гордо восседающей на носу.

Работники аквафермы Aquacaux ведут совершенно очаровательный блог,
в котором пишут про новые комиксы о природе, продают горный мёд и кормушки для птиц из старых поддонов. А ещё ведут рубрику «La minute historie», согласно которой, у каждой из трёх затонувших барж было название животного: Черепаха, Бекасс и Лягушка. Во время войны немцы перевезли их в Гавр, чтобы ограничить доступ союзников к порту и блокировать морское движение.

На следующее утро Андрей поехал сюда ещё раз, и с рассветом сделал невероятные фотографии. Холодная и непостижимая гармония кораблей, истерзанных бурей.

Все время, что мы ездили между деревушками с долгими, сложными, элегантными, как выдержанный сыр, названиями (Сен-Жуэн-Брюневаль, Эюкевиль, Манвиллет) водителем был один и тот же мужчина. Удивились, что он достаточно молодой, на несколько лет старше нас. При выходе все весело кричали ему оревуар, а он улыбался и также весело махал водителям встречных автобусов. Почувствовали себя ненадолго частью нежного и сонного нормандского общества.

Кажется, всё здесь еле уловимо отдает пастисом — анисовой (с лакрицей, ромашкой и мятой) настойкой, которую в прибрежной Франции принято разбавлять водой, корабельными новостями и жалобами на погоду и правительство. Жаловаться, впрочем, хочется только на скользкие ступеньки, писанные ракушечной зеленью и перламутром, пока бредешь к курортного вида кафе на набережной; а потом любуешься чистыми отмелями, просоленной на морском ветру древесиной, да горькими лекарственными травами, способствующими усваиванию устриц.

Вечером наконец прокатились на фуникулёре! Для жителей, наверняка, это привычное дело, как метро; а мы всегда с восторгом следим, как медитативно машинист закрывает двери и дергает рычаги. Представляла, что пока он ездит туда-сюда, смотрит в окно и постоянно подмечает что-то новое, что его вдохновляет, а потом дома пишет картины или стихи.

На следующий день я пошла напоследок прогуляться по городу, а Андрей - навестить корабли.

На большой пустынной площади стояла бабушка с корзинкой, сама - как маленькое крепкое яблочко, готовое превратиться в сидр. Я даже немного растерялась, когда она меня окликнула: вежливо, но непонятно; на секунду показалось, что я в России.

Времени было немного: нас ждал автобус в Париж и приглашение на ужин к очаровательной новой французской знакомой.

Пока, Гавр! Город-порт, зажатый между отвесными холмами и зарослями ежевики с одной стороны, и бетонными панельками — с другой. Сюда безусловно хочется вернуться.

Бывать в Париже осенью - уже традиция. Третий раз, а он всё такой же: всё в нём парит и переливается, висит в воздухе тонкой цветочной пудрой, мерцает — и исчезает. Уже и не представляю его другим. После Прибалтики слишком солнечный, напоминающий о том, что октябрь — это всего лишь прохладное продолжение лета.

До сих пор много зелени, даже маленькие переулки похожи на аллеи, аккуратно засаженые деревьями. Часто улицы переходят в небольшие парки, пусть и состоящие из нескольких растений.

А вот гостиница, кстати, оказалась самой ужасной в нашей жизни. Было чувство, что мы в каком-то криминальном кино и скрываемся от полиции: крошечный номер с тусклым жёлтым светом, запах застоявшейся воды и наглухо зашторенные жалюзи соседей напротив. Хорошо еще мы вечером так устали, что не было возможности пострадать от этого по-настоящему.

Вещей у нас было совсем мало - на двоих один рюкзак, поэтому ничего даже в номере не оставили, так и пошли гулять.

Забыла, что почти на всех линиях метро у поездов винтажные ручки, которые нужно нажимать и дёргать самому, чтобы дверь открылась. С восторгом наблюдала как пожилая француженка на каблуках ловко с ней управилась, наполняя вагон дорогими и сложными — нездешними духами.

С пяти до семи вечера время apero. Французы медленно выплескиваются на прохладные, но солнечные терассы, садятся с бокалом чего-нибудь алкогольного, едят зубочистками оливки из маленькой тарелки, и не могут объяснить, почему кухня открывается только в семь.

У меня было отмечено несколько мест на гугл-картах, и одно из них с важной пометкой: работает без перерывов! И не далеко - у подножия холма Монмартра. Внутри шумно, тесно и душевно, официанты расторопны и рассеяны, гости неторопливы, просекко булькает, столики не бронируют. Это не ресторан даже, а столовая, точнее - «бульонная». Они появились в начале 19 века и были популярны среди настоящих парижан: столичных клерков и чиновников, продавщиц больших универсальных магазинов, модисток, студентов и журналистов. Главное тут - атмосфера: кафельная плитка, столики стоят один на другом, улитки, паштет-риет, все наперебой рассказывают друг другу последние новости на языке, которого я не знаю.

Потом были вечерние улочки с бесконечными кафе: все красные, одинаково уютные и полные людей; свет и дым, распущенные волосы, шарфы, разговоры. Шли несколько часов, насквозь пропитавшись календарным золотом, самым парижским временем года, в котором, как в янтаре, хочется увязнуть доисторическим комаром.

Наконец приходим в непривычно большую для парижанина квартиру Франсуазы, под бокал вина и мягкий камабер идут те самые разговоры, из-за которых кажется, что кухни Франции и России очень похожи, если забыть про еду.

Особенно если напротив - таксофон с картой Сибири. Они с мужем после учёбы поехали работать в Москву, вспоминали сандуновские бани и столицу, которую мы не застали. Франсуаза изучает российские и постсоведские медиа, возит детей на первый юбилей в Россию, как посвящение, и страстно рассказывает про близких и таких знакомых журналистов.

Наверное этот ужин был самым душевным моментом поездки. Русский вперемешку с английским и вкраплениями французского - детям. Мы сидели вместе, такие разные, говорили про книги и фильмы, про деревянный дом и любимого дедушку, далёкого и необыкновенного, про медовые цветы дачного бородатого ириса из детства. А потом, дочка, сонная, выйдя из-за стола важно сказала: Добрый день! И все разразились добрым дружным смехом.

Смотрю на фотографии с плёнки, лица новых знакомых и радуюсь тому Парижу, что построила в своей голове.